Котт в сапогах - Страница 27

– Дева-змея, вместо кожи – чешуя! Гнется лука сильней – руки и ноги без костей!

Насчет чешуи – враки, конечно. Чешуя – обычные блестки, нашитые на обтягивающее трико. А на лицо и руки Санни наклеивает их перед выступлением на рыбий клей. После выступления долго умывается, но все равно пахнет, словно торговка рыбой. В остальном – все правда. Санни может буквально завязаться узлом, иногда мне кажется, что суставы у нее способны сгибаться во все стороны. Впрочем, девчонке нет и двенадцати – в ее возрасте и я мог легко заложить ноги за голову или втянуть живот до самого позвоночника.

– А потом выступает Самсон-силач! Здоровый как лошадь – хоть в телегу впрячь!

Это про Булыгу. Огюст решил, что Андрэ – неудачное имя для циркового силача. Булыга – лучше, но и этому имени не хватает изящества. Ведь на самом деле почти в любой деревне найдется свой силач не хуже Андрэ – кузнец, кожемяка, а то и простой земледелец. Но кому интересно смотреть на Жака-кузнеца, которого знаешь с пеленок? А вот цирковой силач с библейским именем – это совсем другое дело.

– Ездит взад и вперед Леди Годива, смотреть интересно, хоть и сидит в седле криво! Ни шелка на ней, ни тафты, одни волосы не скрывают красоты!

До моего появления тощая сварливая шлюха, подобранная сеньором Сарозом в каком-то жалком борделе, считалась «изюминкой» цирка, делавшей основные сборы. Из талантов у Леди Годивы присутствовали только полнейшее бесстыдство да парик из крашенных в рыжий цвет конских волос. Что за удовольствие находили взрослые женатые мужики в разглядывании голой девки с фигурой колодезного журавля – мне понять, видимо, не дано. Тем не менее номер (круг на лошади) пользовался феноменальной популярностью.

– А вот редкостный зверь – кот ученый! Сидит на цепи крученой! Такого зверя не видали вовек – читает и считает как человек!

А это про меня. Я приоткрыл глаза, потянулся и без особого интереса посмотрел на потенциальных зрителей, сбившихся в тесную кучку у хозяйского фургона.

Синяша – сын Огюста – честно надрывался во всю мощь легких, стоя на облучке и демонстрируя параллельно картинки, нарисованные специально для этого самим синьором Сарозом. Огюст как-то заявил, что учился в Италии у какого-то знаменитого художника – то ли Леонардо, то ли Рафаэля. Думаю – врал. Во-первых, бывал мой отряд и в Италии, охраняли мы одного флорентийского вельможу, которого хотели зарезать соотечественники то ли из кровной мести, то ли из соображений высокой политики, как это принято в тех краях. Будучи дворянином, я имел честь участвовать в попойках напуганного и скучающего вельможи, и во время одной из таких попоек ему взбрело в голову просветить меня относительно великих художников Италии. Больше всего он рассказывал как раз про Леонардо и Рафаэля. Возможно, я был слишком пьян и не совсем уяснил, чем же они были так знамениты, однако совершенно точно помню, что умерли оба еще до моего рождения. Ну а во-вторых, если Огюст и впрямь учился у художника, то почему я на его рисунках похож на мохнатый сапог с двумя рядами пил вместо рта, а когда Синяша демонстрирует картинку с акробатами, дети в толпе начинают плакать?

Мальчишка продолжал орать. Я понял, что уснуть не получится, да и, пожалуй, пора наведаться к синьоре Сароз. Добрая простоватая женщина – полная противоположность мужу – исполняла в цирковом таборе обязанности ключницы, фуражира, кухарки, прачки и даже лекаря, когда кто-то из артистов заболевал или что-нибудь себе вывихивал во время представления. Настоящая кампфрау, я вам скажу! Ко мне синьора Сароз с самого первого дня благоволила, и я в любой момент мог рассчитывать на кусочек мяса или рыбы вне обычной скудной пайки.

Увы, я не оговорился – именно скудной. Роскошный обед, которым Огюст усыпил мою бдительность и подкупил Андрэ, оказался первым и последним проявлением щедрости – щедрости особой, расчетливой – хозяина цирка. Если уж говорить без обиняков, то он нас самым наглым образом надул. Когда бедняга Андрэ впервые увидел, сколько и чего ему положили в миску на завтрак, я уж было решил, что он забудет про свое пресловутое миролюбие и бродячий цирк лишится своего не в меру бережливого хозяина. Собственно, это было бы даже не преступление, а справедливое возмездие. Увы, даже очень большой и злой овце волком не стать – все закончилось свернутой в трубочку миской и сломанной скамейкой. Синьор Сароз, спокойно наблюдавший за беснующимся Булыгой, хладнокровно сообщил, что вычтет их стоимость из жалованья силача. Правда, сомневаюсь, что нам с Андрэ он вообще собирается платить. Да я и не останусь в цирке так долго.

Если поначалу слова Огюста о совместном путешествии в столицу показались мне резонными, то реальное положение дел быстро избавило меня от иллюзий на этот счет. Обман с кормежкой и деньгами – это так, мелочь. В конце концов в бытность мою ландскнехтом меня постоянно обманывали с довольствием. Главной бедой было то, что табор двигался слишком медленно. В Большие Куроцапы мы с Булыгой пришли в тот день, когда цирк давал последнее представление. Однако тем вечером мы никуда из села не тронулись – артисты отдыхали, что выражалось в распитии гомерического количества дешевого вина и крепких настоек. На следующий день синьор Сароз проспал до полудня, и только часам к трем все было собрано и табор двинулся в сторону третьего села – Бугров. Мулы, тащившие повозки, двигались с головокружительной скоростью засыпающих улиток, так что путь, который пеший странник одолел бы к полудню следующего дня, отнял у табора весь следующий день. А в Буграх, селе чуть меньшем, чем Большие Куроцапы, Огюст решил остаться на три дня, чтобы захватить и воскресенье, справедливо рассчитывая на большие сборы в праздничный день. Узнав об этом, я окончательно понял, что с цирком мне не по пути. Так мне не только до Хеллоуина, но и до Рождества чернокнижников не догнать!