Терпения у синьора Сароза хватило всего часа на три. Потом на дороге показались Марк и Матвей, за ними – Синяша, ведущий под уздцы лошадь с криво восседающим Огюстом. Замыкал шествие Булыга. Синьор Сароз непрерывно крутил головой и оглашал окрестности заунывными воплями:
– Господин капитан! Выходите! Нам есть что обсудить! Конрад, у меня к вам выгодное предложение! Конрад! Выходи! Выходи, подлый кот! Выходи, сволочь!
Дождавшись, пока процессия удалится достаточно, чтобы не слышать завываний Огюста, я спустился с дерева и побрел в сторону Либерхоффе.
Вновь свободный.
Снова один.
Шут оказался прав, и в его правоте мне пришлось убедиться гораздо раньше, чем он сам предсказывал. «Прогулка» с самого начала оказалась не из легких, но я даже предположить не мог, насколько она будет тяжелее в конце пути!
До Либерхоффе я добрался на вторые сутки своего бегства – совершенно обессиленный, со стоптанными в кровь лапами. За все время пути я не останавливался ни для сна, ни для еды… впрочем, есть все равно было нечего – продиктованная отчаянием и голодом попытка изловить какую-нибудь птичку или белку закончилась плачевно – у меня ведь не было того охотничьего опыта, который настоящие коты и кошки впитывают с молоком матери. Белка пребольно укусила меня и скрылась в ветвях дерева, а легко ускользнувшая из моих когтей сойка еще долго преследовала меня, отпуская на весь лес обидные комментарии и норовя нагадить на голову. Кошачьими лапами нормально закрепить мешок с вещами на спине не получалось, так что он постоянно сползал, натирая хребет. Если в начале пути он казался мне просто тяжелым, то к концу вторых суток я готов уже был его выбросить. Причем не выбросил я его исключительно потому, что к этому моменту уже перестал критически воспринимать происходящее со мной. По правде сказать, возвращение в город я помню смутно – голова кружилась от усталости и голода. По-моему, я о чем-то спорил со стражниками и что-то спросил у торговки пирожками. Во всяком случае, в памяти остались убегающие люди, но убегали они именно от меня или у паники была иная причина? Не помню… В этом полубезумном состоянии меня на счастье занесло в какие-то склады, где я инстинктивно забился в самый укромный угол и свалился без чувств.
Пришел в себя я от голода.
Надо заметить, одним из главных потрясений моей юности стало чувство голода. Семья наша, как я уже говорил, никогда не была богата, но мы не голодали. Бедность наша выражалась в том, что следовало бы назвать символами престижа – мы не устраивали балов и приемов, редко посещали таковые у других дворян, не было в заводе у нас также охоты и прочих развлечений, что приняты в аристократических кругах. Мы вели простую, скромную жизнь, мало чем отличавшуюся от жизни принадлежавших семье крестьян, разве что жили в замке и не трудились в поле. В отрочестве это экономное бытие убеждало меня в бедности моей семьи и служило источником дополнительных унижений в среде сверстников из благородных семейств, и без того издевавшихся надо мною из-за короткого имени. Однако я никогда не знал, что такое голод. Впервые мне довелось испытать это чувство, лишь став ландскнехтом, именно тогда я понял, насколько ошибался, считая нашу семью бедной, а положение свое – невыносимым. Нет, конечно, бывали дни и даже целые недели, когда мы обжирались деликатесами, а вина было столько, что солдаты мыли им свои сапоги. Но золотые времена для наемников давно миновали и гораздо чаще жилистый бок тощей коровы или козы, сваренный с ячменем, казался нам пищей богов. Помнится, однажды мы даже наловили и зажарили змей, а в другой раз Бешеный Огурец – чокнутый француз, имени которого никто в отряде не знал, – приготовил нам суп из лягушачьих лапок. Кстати, весьма вкусный… Я бы сейчас не отказался от миски-другой…
Я услышал какое-то тихое шуршание и чуть-чуть приоткрыл глаза. У самого моего носа крутились трое мышат. Вначале я даже не понял, что происходит, но по обрывкам фраз вскоре догадался – трое мышиных подростков обнаружили спящего кота и теперь кичились друг перед другом храбростью. Кто дольше простоит спиной к морде хищника, кто подойдет ближе всех, кто осмелится дернуть за ус… Такие маленькие, такие наивные, такие смешные в своем пафосе… такие мягкие и вкусные!
– А-а-а! Помогите! Спасите!
Я сел, сжимая в передних лапах по мышонку. Третий с паническим писком забился куда-то под тюки и затих. Ну и ладно – две мыши тоже неплохой улов! Вот только как их есть? Я впал в некоторое замешательство. До сих пор мне не доводилось видеть, как кошки едят мышей. Ну вот как-то не попало это полезное знание в круг моих интересов. Теперь же совершенно непонятно было, как это, собственно, следует делать. Целиком, что ли, глотать? Я с сомнением посмотрел на два брыкающихся тельца, покрытых серой шерстью. Будучи человеком здравомыслящим, я отдавал себе отчет в том, что, частенько покупая пирожки с мясом у уличных торговцев, наверняка уже пробовал мышиное (ну как минимум – крысиное) мясо еще в человеческом обличье. Но есть их вот прямо так?! Сырьем? Точнее даже сказать – живьем? Не освежеванных? Не выпотрошенных? Гадость какая… Или их сначала следует умертвить и как-то разделать? Никогда не видел, чтобы кошки снимали шкуру с пойманных мышей…
Тут я краем глаза уловил какое-то движение в темном углу. Из-за рогожи осторожно выглядывала большая мышь с седыми полосками на морде. Рядом жались еще несколько мышей. Черт! Я не особо сентиментален… да чего там – вообще несентиментален, но есть мышат на глазах их родственников – это уж как-то слишком даже для меня. В то же время запах добычи заставлял мой желудок требовательно урчать.